Архаизация: глобальный проект умирающих властителей мира
История человечества в условиях рыночных отношений — это история прежде всего не борьбы государств и даже не развития технологий, а борьбы основных групп капиталов: финансового спекулятивного и производительного.
Постоянство этой борьбы вызвано как необходимостью обеих групп (финансовых спекулянтов создает уже обмен денег, необходимый для международной торговли), так и противоположностью их интересов.
Производителям и накрепко спаянным с ними торговцам (обобщенно — «капиталу реального сектора») нужны максимальная стабильность и максимальные пространства, объединенные общими правилами, то есть как можно более крупные и стабильные государства.
Финансовым же спекулянтам нужны как можно более мелкие государства, чтоб их власти можно было покупать извне, причем дешево, — и поэтому они разжигают любой национализм в противоположность стремлению капитала реального сектора к империям. Кроме того, им нужна нестабильность — ведь они зарабатывают не на устойчивом росте или снижении рыночных котировок, а на их колебаниях, желательно беспорядочных и потому не предсказуемых для посторонних.
Борьба капитала реального сектора и финансовых спекулянтов изобилует увлекательными эпизодами, трактуемыми официальной историей не менее увлекательным образом.
Так, производственный и торговый капитал континентальной Европы руками (хотя прежде всего головами) немцев создал науку в ее современном понимании, чтобы развитием техники победить финансовых спекулянтов лондонского Сити, — а перед этим развил философию, чтобы освободиться от смертельного вируса либерализма.
Финансовые спекулянты в свою очередь содействовали левому движению (не случайно бессребреник Маркс похоронен именно в Лондоне), используя протест трудящихся против промышленного капитала, а национализм — против империй.
Вращение этого «колеса сансары» казалось наблюдателям (особенно включенным в него) вечным, но сломалась сама его ось: рыночные отношения.
Их основа — частная собственность — вошла в противоречие с общественной по своей природе информацией, ставшей основным продуктом новой эпохи. В результате «ядро мировой экономики», контролирующее не менее ее половины, — пресловутые инвестиционные «фонды фондов» — стали владеть друг другом, оказавшись во «взаимной» собственности. Сам этот термин придумали во избежание страшного для Запада со времен «прадедушки Сталина» термина «коллективная собственность», чтобы не воспринимать себя как «глобальный колхоз».
Акционеры корпораций, за экзотическими исключениями, не хотят обременять себя участием в управлении ими, стремясь быть не их собственниками (ибо собственность подразумевает управление), а их пенсионерами.
В результате частная собственность стала периферийным явлением — тем более что институты ее защиты перестали соответствовать условиям распада глобальных рынков.
Глобальные монополии, освободившись от сдерживающих их сил с уничтожением советской цивилизации, стали злоупотреблять своим монопольным положением без ограничений, прежде всего необузданно завышая цену на свою продукцию.
Специалисты обращают внимание на внешние следствия этого — от обнищания масс до нехватки спроса (так как повсеместное завышение цены делает имеющуюся денежную массу недостаточной для потребления произведенного), компенсируемого безвозвратными кредитами и, соответственно, необеспеченными долгами.
Но фундаментальное последствие всеобщего завышения цен глобальными монополиями волшебным образом ускользает от анализа: поскольку рынок — это в целом эквивалентный обмен, а постоянное завышение цен ключевыми его участниками делает обмен в целом неэквивалентным, рынок как состояние мировой экономики прекратил существование, а рыночные отношения из реальности стали удобным идеологическим клише (хотя и сохранились на локальных уровнях — от регионов до сельских базаров).
Внешне их исчерпанность проявилась в длящемся весь XXI век безысходном кризисе перепроизводства товаров и его отражения — безнадежных долгов (сделанных для потребления произведенного). Спасаясь от срыва в Глобальную депрессию, которая обещает быть хуже Великой (начавшейся в 1929 году и кончившейся Второй мировой войной), финансовые спекулянты как наиболее активная и гибкая часть глобальных монополий стали инвестировать во все, способное создать новые потребности и тем хоть как-то поддержать все менее достаточный спрос. В результате они создали в виде соцсетей новый мир, «третью природу», которую сейчас осваивает человечество и в которой оно живет наряду с первыми двумя — обычной природой и техносферой, созданной производственными технологиями.
Капитал соцсетей — цифровой капитал — вышел на авансцену истории во время коронабесия, показав, что человеком можно управлять (в том числе вынуждая его отказываться от самого разума) без денег: на основе алгоритмизированного предоставления ему информации и эмоций. Так цифровой капитал, порожденный финансовыми спекулянтами, стал их могильщиком, обнажая ненужность их сути — денег (снижение их значения для экономики вызвано изживанием рыночных отношений) — и для управления, а их самих превращая в раздувшихся и невесть что о себе вообразивших паразитов, подлежащих утилизации просто ради экономии ресурсов.
Интересы цифрового капитала — стабильность (чтоб не перенастраивать алгоритмы управления соцсетями и их пользователями) и максимизация живущих по общим правилам — соответствуют интересам капитала реального сектора и противоположны интересам финансовых спекулянтов.
Так последние оказались приговорены ходом истории — и стали ее вынужденными творцами. Ведь ничто так не активизирует жизненные силы, как угроза смерти: именно поэтому будущее творят не его восторженные провозвестники, а те, кого оно списывает в утиль и кому поэтому приходится заново зубами и когтями выгрызать себе место в новом мире (тем самым и создавая его).
Стратегический проект финансовых спекулянтов столь же прост и логичен, сколь и чудовищен — и заключается в более глубоком, чем признается, «сбросе настроек» и в насильственном возвращении человечества в лучшем случае в Средневековье.
В самом деле: поскольку развитие технологий отменяет рынок и снижает значение самих денег, лишая финансовых спекулянтов места в жизни, для спасения им надо вернуться в прошлое, в котором у них было не просто светлое настоящее, но и гарантированное (и хорошо изученное историками) будущее.
Им нужно просто вернуть все человечество в феодализм и уже оттуда заново пройти так хорошо известный путь, не допуская «досадных случайностей и неурядиц» вроде возникновения марксизма и выхода из-под контроля антиколониального движения. А если даже это и закономерности — следующие поколения «хозяев игры» как-нибудь разберутся, что делать, чтобы не допустить повторения сегодняшнего тупика.
Возврат в прошлое идет по многим направлениям. Так, деиндустриализация обеспечивается климатическим мошенничеством, переходящим в «зеленый» террор, и уничтожением образования. В экономических колониях их дополняют поощрение финансовых спекуляций в ущерб реальному сектору, принуждение к открытости заведомо непосильной внешней конкуренции и запретительное удорожание кредита.
Уничтожение европейской культуры (как источника современных технологий) обеспечивается ликвидацией ее носителей, превращением в «новую норму» разнообразных извращений, вплоть до идеологии «чайлд-фри» — прямого самоубийства, пусть и коллективного, а не индивидуального.
Чтобы гарантированно вернуть современную цивилизацию в феодализм, надо, обеспечив вырождение потомков ее создателей, заместить их массами людей из кропотливо сконструированных зон социального бедствия, для которых феодализм будет в прямом смысле этого слова светлым и желанным будущим. Соответственно, мы видим последовательную и эффективную реализацию проекта нового Великого переселения народов как инструмента архаизации далеко не только Запада.
Разумеется, этот луддитский по своей сути проект не удастся — и не только потому что компьютерное Средневековье очень недолго будет компьютерным, так как сделанное тайным знание через поколение вырождается в религию и в следующем поколении умирает в ритуале (а крах систем жизнеобеспечения сократит численность населения на порядки, а не в разы, и не позволит спастись представителям нынешнего глобального управляющего класса ни в каких тайных «ковчегах»).
Главной причиной провала футуроархаики станет нежелание человека вновь становиться на четвереньки, врожденный инстинкт недовольства — а следовательно, и прогресса, — и цивилизационное разделение мира, которое уже исключило саму возможность реализации единых для всех проектов.
Но, несмотря на будущую неудачу, попытка сбросить нас в «прекрасное прошлое» окажет свое влияние на развитие человечества — в том числе и вызвав общие усилия по противодействию ей.